Дневник Анатолия Галибина ныне находится в фондах Военно-Медицинского музея. 6 октября 1948 года его передал сюда подполковник Чирейкин — по-видимому, член Чрезвычайной комиссии. В сопроводительных документах сказано, что автор дневника был расстрелян, но, судя по записям, скорее он просто умер от голода. Находился Галибин не в немецком, а в финском плену — Финляндия была союзницей Германии. Многие записи размыты, и прочесть их невозможно. \»Известиям\» дневник передали историки Н. Поболь и П. Полян. Полностью он увидит свет в книге \»Человек на обочине войны\» (издательство \»РОССПЭН\»).
Открывается дневник записями о том, как Галибина призывают в армию, как добираются до фронта, описанием боев. Выйдя из окружения, Галибин попадает в \»15-й мотострелков. Краснознаменный полк войск НКВД, 1-й батальон, 2-я рота, 1-й взв.\». 15/VIII-1941 успевает записать: \»Получил из дому письмо — первое за время отъезда (жена пишет, что чует ее сердце, что нам не встретиться больше в жизни, но это пустяки)\».
\»Сделал преступление перед родиной. Сдался в плен\»
4/IX-1941 г. Утро. Неприятель ведет себя сильнее. Засыпает нас из пулеметов и минометов, а мы лежим без патрон. Лежу с двумя гранатами, которые храню на последний случай. По винтовке моей дали очередь из пулемета и раздробили все ложе. Без патрон и без винтовки лежу в своем окопе, как истукан. Только на время мысли наступают, что меня не будет, а дождь моросит, как из сита, не переставая. Все оставшиеся решили идти на прорыв. Собрали (неразборчиво). Рассыпались кто куда, оставив раненых на произвол. Все шло благополучно, но вдруг одна за другой упали три гранаты. Меня сшибло воздухом. Оказалось — натолкнулись на оборону (неразборчиво) метров за десять стреляли из автоматов и пулеметов, а я лежу в воде не шевелясь. Ну, вот (неразборчиво).
5/IX-1941 г. Рассветало. Стрельба утихла, а я лежу в воде, все члены одеревенели. Решил встать, но только стал подниматься, как раздались голоса: руки вверх. Вот и поворот в жизни. Сделал преступление перед родиной. Сдался в плен. Окружили со всех сторон, кто выворачивает карманы, кто снимает звездочки.(…) Привели в палатку, дали пряничных галет. Но, несмотря на голод, я кушать не мог. У палатки оказалось еще 6 человек наших. (…) Оказались здесь командир полка Каретин, раненный в бедро, и ст. политрук. Пока нас допрашивали, пленных все ведут и ведут. Потом дали покушать ржаной болтушки и чаю. Финны подходят, смотрят на нас, и каждый угощает куревом. Пленных собралось более 100. Выстроили и повели. Дорогой расстреляли политрука. Привели в деревню Семозеро.
(…)11/IX-1941 г. Все эти дни ходили на работу в поле, косить хлеб, оставленный колхозами, но сегодня к 12 часам повели на станцию, посадили в вагоны, и еду в Финляндию, навстречу неизвестности.
\»Доходяга\»
(Галибин попадает сначала в пересыльный лагерь. Здесь голодно, жесткий режим: \»Пятеро умерли, одного расстреляли за побег\». Потом его переводят в лагерь в финском городе Раума. По приезде наконец накормили досыта. Поначалу \»раумские\» записи — вполне спокойны: пленные работают в порту , их, хоть несытно, кормят. Но вскоре режим ужесточился. Снова начинается голод: \»28/11-41. Мы всегда в полуголодном состоянии, используя в пищу все, что находили доступным, — где грибы, где ягоды\».)
(…) 27/I-1942 г. Отношение охраны значительно ухудшилось, так как на почве недоедания все пленные ведут себя бесцеремонно, борясь за свое существование, кто как может — где попросят, а где и украдут. Все помойки посещаются ежедневно, несмотря на запрет.
28/I-1942 г. К вечеру прибыли в новый лагерь. Получили по куску галет, закусили всухомятку и стали устраиваться на 3-ярусных нарах, спали чуть ли не друг на дружке — но всем места не хватило. На утро готовили к отъезду. Выдали по 2 куска галет. Вечером пришли в Ахос, пересели в машину и поехали. Отобрали все мешки, оставив самое необходимое — одну пару белья.
30/I-1942 г. Познакомился с обстановкой и бытом нового местожительства, куда забросила судьба. Лагерь называется изолятор, т.е. люди, подлежащие изоляции с этого света в полном смысле этого слова. Состоит из политруков и командного состава, рядовых же незначительный процент. В бараке по сравнению с другими лагерями значительно чище, но все же вошь и клоп гуляют в открытую. Спят на жестких деревянных койках, на голых досках. На волю выпускают на полчаса в сутки для того, чтобы пройти по тропинке вокруг барака от 8 до 12 кругов, причем делается до 1700 шагов. Питание: хлеба выдается 150 грамм в сутки, один раз на весь день, причем и он не чистый, а суррогат. Утром в 11 часов 1 литр супа, если только можно так назвать, потому что он готовится из мерзлого, нечищеного картофеля и без соли, и вечером 1 литр баланды из ржаной отруби, причем густоты 2-3 ложки и без соли. Вот и все, чем поддерживается дух пленных, да 1 кусочек сахару рафинаду.
5/II-1942 г. Да, такое питание за 7 дней дает о себе знать. Такая слабость, что чуть-чуть ворочаешься.
10/II-1942 г. В интересном существовании прожил полмесяца, не проходит ни одного дня, чтобы 1-2-3-х товарищей не отправили в \»Могилевскую\» (в могилу. — \»Известия\»).
20/II-1942 г. Царит полный произвол. Запретили пользоваться уже белым светом. За сутки на окнах открываются ставни на 2 часа, а остальные 22 часа сидим при еле мигающем свете. Причитающиеся продукты полностью не получаем.
3/III-1942 г. Из 8 товарищей, поехавших со мной, осталось 3-е. 5 человек уже померли. Сегодня в 3 часа дня помер Чернов Андрей Николаевич. Адрес: Горьковская обл., Лысковский р-н, с/с Чернуха, дер. Аблонка. Жена — Чернова Анна Михайловна. Просил сообщить, но, пожалуй, не придется, т.к. сам кандидат в могилу. Да и жить-то братцы хочется, но жизнь-то не мила.
10/III-1942 г. Появилась голодная опухоль. Опухли ноги и лицо. Обращался к доктору, говорит: \»Живи за счет собственной энергии\», т.е. больше лежи, но лежать на голых досках тоже несладко. На боках появились пролежни.
15/III-1942 г. Положение немного улучшается. Начальство лагеря стало относиться более сносно. Обменяли нижнее белье, которое носил в течение 8 месяцев, полученное еще на фронте.
30/III-1942 г. Смертность все увеличивается. Помирают один за другим. Начальство решило, наконец, что-то предпринять. Отводят отдельный барак для больных и доходяг, я тоже попал, как доходяга. Посмотрим, что будет дальше. Оттянется ли на несколько дней мое существование.
10/IV-1942 г. Положение несколько улучшилось. Суп закладывают гораздо гуще, хлеба дают до 300 грамм, но он наполовину из мякины.
26/IV-1942 г. Проходило комиссиейское определение. Добавили питание — 150 грамм хлеба и 0,02 маргарина.
28/IV-1942 г. Появилось заболевание сыпным тифом. Хлеб добавочный урезали до 0,08 грамм. Маргарин заменили сахарным песком.
9/V-1942 г. Помер Гончаров Борис Сергеевич. Адрес: Москва, Красная Пресня, Б. Декабрьский проспект, д. 26, кв. 3.
18/V-1942 г. Заболевания и смертность от тифа продолжаются. Положение критическое, шансов на выход из этого лагеря не остается.
25/V-1942 г. Вот уж более недели, как получаем хлеб, совершенно не пригодный к употреблению в пищу, весь позеленевший насквозь. Записываю адрес товарища: Вологодская обл., Череповецкий р-н, п/о Димитриево, дер. Плюскино. Трифонов Василий Алекс. Жена — Трифонова Александра Дем.
\»Каждый из нас скорее походит на мумию\»
31/V-1942 г. Да, проводили и май месяц, а (неразборчиво) нашей тифозной жизни продолжается. Исполнилось 4 месяца, как встаю с одной мыслью о том, как бы покушать, лишенный всякого общения с внешним миром и даже света и вольного воздуха и без малейших шансов на освобождение. Положение не из приятных.
Северная ж. дор. ст. Шатья Горьковской обл., п/о Ключевско-Николаевское, дер. В.М.Косиха — Зуйков Василий Григорьевич.
4/VI-1942 г. Сегодня Суоми отмечает 75-летие Маннергейма, но для нас, военнопленных, он ничем хорошим не отразился, наоборот, с самого подъема пошли неприятные, хотя с виду и пустяшные наши беды. Когда живешь мыслью лишь о том, как бы покушать, то это имеет особое значение. Хлеб получили более гнилой и меньше. Потом обед получили вместо 5 часов вечера по расписанию в 8 часов. До следующего обеда 20 часов, не особо приятное времяпрепровождение.
7/VI-1942 г. Для кого весна отрадная, но для меня отрады нет. Да, говорят, что человек 2 раза в жизни бывает глуп: при младенчестве и при престарелости. Но оказывается, еще может глупить на почве голода. Наблюдая за бытом и поведением военнопленных нашего лагеря, я сравниваю общество людей в несносной и дикой обстановке, никак не получается сравнения. Если бы привести свежего человека и поместить в нашем помещении, то он первое время совершенно находился бы в полном недоумении. Да и немудрено, т.к. каждый из нас дошел до того, что скорее походит на мумию, никак не на нормального человека. Правильно сказал Киевский: \»Если бы мне вернуться на родину, то я бы предложил себя какому-нибудь институту для изучения человека в качестве наглядного пособия\».
9/VI-1942 г. Сегодня хороший день. За 41/2 месяца получили хороший хлеб и кроме того, получили 0,5 литра добавочной баланды, так что желудок более или менее наполнен.
12/VI-1942 г. Сегодня гоняли в баню, которая уже надоела. За 10 месяцев в плену столько не было бань, сколько за один май месяц. Сегодня переведен в барак здоровых и лишен добавочного пайка. Непонятно, что здоров (неразборчиво) истязанию.
16/VI-1942 г. Первый раз и день получили приказ о выходе на работу на очистку зоны от мусора — это за 41/4 месяца в этом лагере. Но дело крайне плохо обстоит — ни руки, ни ноги не поднимаются, просят пищи, но ее недостает. День ото дня все падаешь духом и физически.
19/VI-1942 г. Ходили в баню, получили свежее белье. Наконец, отдыхаю от вшей и клопов, которые нас систематически съедали зимой.
\»Все надежды рухнули\»
22/VI-1942 г. Прошел ровно год со дня, который остался и будет помниться, как день несчастий и бедствий для всего русского народа и не принесший весь долгий год каких-либо надежд на лучшее будущее. Год, который многие, не задумываясь, согласились бы вычеркнуть из жизни. Год разлуки со всеми живыми — дорогими мне в жизни.
23/VI-1942 г. Ровно год настал, как получил повестку о явке в райвоенкомат. Сравниваю два периода жизни: тогда и теперь. Тогда был полный, жизнерадостный, с мечтаниями на лучшую жизнь — и что стало теперь, через минувший год, год несчастий. Вместо нормального человека — только образ человеческий (скелет) без всяких надежд. Одни мысли о пище и страх перед смертью витают в лагере.
28/VI-1942 г. Положение ухудшается. Получаемый прежде сахар не выдается. Самовольный выход из барака также запрещен.
30/VI-1942 г. Померли Киевский и Лузин. Первый не женат, а у второго осталась жена и одно дитя. Да, голод, холод — страшные вещи.
5/VII-1942 г. Исполнилось 10 месяцев плена. (неразборчиво)
7/VII-1942 г. Помер земляк Крайнов Николай Иванович — Горьковская обл., Воротинский p-н, п/о Белявка, пос. Шкириха. Помер в 4 ч. дня.
11/VII-1942 г. Часовым с вышки застрелен военнопленный Пипин — уроженец Ленинграда в 8 часов дня за нарушение правил внутреннего распорядка лагеря из автомата в голову.
17/VII-1942 г. Итак, все имевшиеся надежды на отправку из этого лагеря рухнули. Сегодня отправят очередную партию, но я не попал. Вероятно, придется доходить.
17/VIII-1942 г. Нахожусь в состоянии полной апатии. Ни на что не хочется обращать внимания. Шевелиться нет сил. На отправку в скором времени нет никакой надежды. (Неразборчиво) ведет к ускорению голодной смерти, а жить-то хочется.
20/VIII-1942 г. День рождения любимой дочки Люси. Я нахожусь в такой обстановке, что увидеть первенца не могу.
24/VIII-1942 г. Сегодня совершил глупость — во время прогулки подобрал мухомор и съел его сырым. Весь день кружилась голова.
1/IX-1942 г. Оказывается, нет той глупости, которую не способен сделать в голодном состоянии человек. В пятницу ходил в баню и по дороге набрал грибов, причем не грибов, а разной дряни, но так как сварить негде, то решил съесть сырьем, от чего получил боль и расстройство в желудке и понос, но хорошо, что все прошло через одни сутки. Да, пролетело и лето 1942 года, а нашему полуголодному существованию и не предвидится конца.
3/IX-1942 г. Зуйкова перевели в барак больных.
5/IX-1942 г. Исполнилось существованию в Суоми год, который, не задумываясь, можно было бы с удовольствием вычеркнуть из жизни, т.к. ничего кроме лишений и огорчений он не принес. Даже какой-либо надежды на нормальную человеческую жизнь…
На этом дневник Анатолия Галибина обрывается.