Олег сидел на рабочем месте, но занимался он отнюдь не работой. Во многих офисах серьезных компаний запрещено пользоваться ICQ на рабочем месте, и Олег работал как раз в одной из таких «серьезных компаний». Но он был близким другом айтишника, потому ему разрешались некоторые вольности. Они не разрешались, конечно, но друг мог его прикрыть, если что, и никогда не выдал бы. Олег переписывался с женой. Он торопливо набирал тексты, стараясь не сильно клацать по клавиатуре, и вдруг на его плечо опустилась чья-то ладонь. Олег вздрогнул и, словно боясь обнаружить на плече гадюку, медленно оглянулся.
— Привет. Чем это ты занят?

Перед ним стояла девчонка, редактор одного из журналов, принадлежащих компании, в которой работал Олег. Он встречал ее много раз в коридоре, здоровался торопливо, боясь останавливать взгляд на соблазнительных формах, так и просящихся наружу из облегающей одежды. Олег был, что называется, «не по этим делам». Он с опаской относился ко всем проявлениям интереса к своей скромной персоне со стороны женской половины человечества. Жена — святое. Брак — суровое клеймо на ухе молодого теленка, рожденного быть осеменителем, но ставшего покорным бычком в стойле.
— Да… Так… В общем — тут… Надо…
Девушка очаровательно улыбнулась. Улыбка эта была подобна блеску молнии в майскую грозу. Когда в первую, резкую, молодую грозу небо разрезает такая же резкая и молодая красавица-молния, рождая свет, дождь, очищение, вселяя страх и в то же время веселье. Возникает щекочущее и пьянящее ощущение от созерцания того, что может тебя уничтожить в одно мгновение. Завораживающая красота…
— Да, я поняла… Слушай, Олежа, ты не мог бы мне помочь кое в чем?
«Олежа» — эхом отозвалось в голове мужчины…

— Да, конечно. А что у тебя за проблема?
— Никто замуж не берет, — очень серьезно ответила девушка. Посмотрела пару секунд в застывшее лицо Олега и, не выдержав, рассмеялась.
Он тоже вяло улыбнулся. Вообще-то Олег стеснялся даже своей улыбки. Она казалась ему какой-то «немужественной».
— У меня комп висит, — пояснила девушка, — а айтишник занят сейчас. Я слышала, ты очень хорошо в технике разбираешься.
Олег смущенно потупил глаза. Он разбирался в технике блестяще…
— Не понял…
Олег стоял перед темным экраном монитора. Компьютер тоже, как будто умер.
— Как это произошло?
— Внезапно, — сделав страшные глаза, ответила девушка.
— Хм… Лучше всего было бы, если бы это перегорел удлинитель…
— Я сейчас проверю, — с готовностью сказала красавица и, развернувшись к Олегу спиной, нагнулась, заглядывая за стол, где располагалась розетка.

Он попытался не смотреть. Он презирал себя, но взгляд его нашел-таки цель, выделил из всех возможных предметов, находящихся в кабинете, достойных того, чтобы застопорить на них внимание. Он уставился туда, куда ему «уставляться» было нельзя. Никак нельзя. Ему, женатому, любящему свою жену, «правильному» и «высокоморальному». Он считал себя именно таким — «высокоморальным». Сказал как-то товарищу, и прилипло. А сейчас стоял и, как завороженный, смотрел под юбку этой девчонки. Такой притягательно-симпатичной, такой желанной, каким неимоверно желанным бывает иногда мороженое в июльскую жару. Когда кажется, что отдал бы год жизни за пачку белого, освежающе-холодного, твердого пломбира…

— Ой, я забыла его в сеть включить, — девушка, наконец, распрямилась.
Она улыбалась ему, и смешные ямочки отчетливо выделялись на ее милых щечках.
Олег стоял, чувствуя себя полным идиотом. Так бывает, когда получаешь мощный удар в голову. Состояние, знакомое многим боксерам. Все слова вылетают из головы, кажется, что ты и не знал их никогда. Смотришь на окружающий тебя мир глазами пришельца с планеты из созвездия Андромеды.
— Меня Машей зовут, — девушка протянула изящную узкую ладошку, — а то ходим мимо друг друга, и не познакомились еще.
— Олег.
— Я знаю, — ему показалось, что глаза новой старой знакомой блеснули как-то особенно.

Ему показалось, что он должен сделать сейчас нечто, чего она от него ожидает. Ему захотелось завалить ее прямо в кабинете. Стать животным, сделаться пещерным человеком, неандертальцем, которому неведомы такие понятия, как совесть и приличие. Дикое цунами снесло мысли, и он сам не мог отчетливо разобраться, откуда взялась эта вязкая волна, затопившая сознание.

Но он, конечно, не превратился в животное. Слишком натренированным был его мозг, чтобы вовремя суметь обрубить ненужные импульсы, идущие откуда-то из темных глубин души, которая, как известно, у каждого двухцветная. У самого честного индивидуума когда-нибудь да появляется мысль сделать что-то противозаконное. И настолько это желание бывает сильным, что, казалось бы, впору к кровати себя привязать, в кандалы заковать, лишь бы сохранить то, что берег смолоду…

…Олег на несколько дней забыл о работе. Он как бы ненароком выходил в «курилку» тогда, когда слышал цоканье каблучков по коридору. У него уже дым из ушей валил, а во рту от бесчисленного количества сигарет поселился непередаваемый аромат трехдневной пепельницы. Более того, он перестал переписываться с женой в аське. «Ты же знаешь — нам запрещено». Маша охотно болтала с ним, улыбалась таинственно и однажды провела, как бы невзначай, рукою по его щеке. Олег выпрыгивал из штанов, увидев девушку, он смотрел теперь на нее прямо и не стеснялся своей, когда-то казавшейся ему «немужественной», улыбки.

Дома его стало все раздражать. «Мещанство, — думал он, глядя на новые подушки, купленные женой. — Это отвратительно! Так и жизнь проходит!»
— Что ты сказал? — супруга смотрела ему в лицо, нахмурившись.
— Что?
Оказывается, он произнес это вслух. Ну и что ж?
— Это отвратительно. Мещанство, понимаешь? Мещанство! — почти по слогам повторил Олег и, быстро собравшись, вышел из квартиры.

Шел по улице, курил. Что ему эта девчонка? Он видел ее сотни раз до того, но она являла собой лишь часть ставшего привычным за несколько лет офиса. А теперь? Он думает о ней, он вспоминает эти ямочки на щеках, этот особенный взгляд карих бездонных глаз. А что, если пригласить ее куда-нибудь? Нет! Это безумие. Все знают, что он женат, все знают, что он примерный семьянин, ни разу за все время работы на фирме он не дал повода сказать о нем плохо. Хотя… Ну, а что, собственно, плохого, в том, чтобы пригласить сослуживца-женщину куда-нибудь?

Олег отлично понимал, что ищет отговорку, и отговорка шита нитками прелестного белого цвета. Но он решился-таки и, решившись, успокоился. Все встало на свои места, все показалось отчетливо-понятным и легким, как перо жар-птицы. Он пришел домой, объяснил жене, что на работе сейчас сдача номера. А сдача номера — это нервы. А нервов не хватает. В общем, жена поверила. Сварила «успокаивающий» чай, поила, нежно поглаживая Олега по голове…

…На следующий день Олегу работалось весело, он подтянул «хвосты» по всему, что ускользнуло от его внимания в дни, когда он, как одержимый, бежал в «курилку», лишь бы еще раз насладиться неземной улыбкой девчонки, вскружившей ему голову так скоро и так просто, без усилий, без каждодневных вливаний разъедающего эликсира желания. Подобно дрожжам, увеличивающим тесто в три раза, упавшая ему в душу капля этого самого желания взрастила в нем громадину чувства, неведомого ему за все время его женатой жизни.

Олег созвонился с приятелем, договорился о том, чтобы посетить сегодня вечером пустующую квартиру последнего. «Посетить» планировал не в одиночку, естественно. Он уже не терзался мыслями — «стоит, не стоит». Он просто хотел эту девчонку, и от мысли о том, что она когда-нибудь (скоро, очень скоро!) станет принадлежать ему, у Олега кружилась голова. Он ждал окончания рабочего дня со смешанным чувством страха и радости. Автоматически отвечал на звонки, автоматически разговаривал с сослуживцами. Мысли его блуждали далеко. Он приготовился в очередной раз автоматически ответить на очередной звонок, когда, сняв трубку, услышал в телефоне голос Маши:
— Привет, Олежа, ты не мог бы зайти?
— Конечно, Маша.

Он зашел в кабинет. Кроме Маши там находились еще две девушки. Взгляды их были прикованы к мониторам. Оторвавшись на миг и кивнув Олегу, девушки, как по команде, вновь уставились в экраны.
— Приветик, Олежа, ты не мог бы мне картридж поменять?
— Какой вопрос… — голос его дрогнул, Олег раскрыл рот и уставился на стену.

Над головой Маши висел лист А4, на котором был изображен… он! Олег присмотрелся. Изображение являло собою увеличенную копию фотографии, хранящейся в отделе безопасности.
Маша взглянула на Олега, потом перевела взгляд на стену:
— Ах… Ты это… Я подумала… Ведь ты не против?
— Нет, не против… — мужчина закашлялся.
— Ну вот и славно, — улыбнулась Маша, как показалось Олегу, смущенно покраснев, — так что, картридж поменяешь?

Олег вышел из кабинета. Мысли были легкими и светлыми, как сахарная вата. Он вбежал в свой кабинет, плюхнулся в кресло и счастливо улыбнулся сам себе. Она в него влюбилась! Маша повесила его изображение над своим рабочим местом, она влюблена в него! Если бы мужчина смог в образе человека-невидимки очутиться в кабинете Маши, он упал бы в обморок…

…Девушки, которые не отрывались от мониторов при Олеге, хохотали. Хохотали в голос. Их тела извивались, они не в силах были остановиться и гомерическим хохотом оглашали все пространство кабинета. Слезы выступили на глазах Маши, она раскраснелась, силясь что-то сказать, но слова комкались, и ее смех, подобно приступу тропической лихорадки, заражал всех. Когда сил смеяться больше не было, одна из девушек смогла, наконец, выдавить из себя что-то более или менее членораздельное:
— Ой… Маша, ну и что теперь?
— Что… Что теперь? — все еще давясь от хохота, переспросила Маша.
— Ну, что теперь с ним?
— А что? Все, проехали… Новую жертву ищем.
— Ну поглумились неплохо… Ты видела, сколько раз он в курилку за день выбегает?
— Раз сто!
— Фух… Ну лицо у него было, когда он свой «портрет» увидал!
— Да… Этот послабее оказался… Помнишь охранника? Тот долго не сдавался…
— Да… Кто на очереди?

Маша задумалась…
— Предлагаю айтишника! — подала голос третья девушка.
— Согласна!
Маша обвела всех заговорщицким взглядом.
— Глумимся?
— Глумимся!
— Глумимся!

Девушка подошла к висящему на стене «портрету» Олега и после секундной паузы сорвала его со стены. Внимательно посмотрела на ксерокопированное лицо, как будто стараясь запомнить, чмокнула и, скомкав, отправила бумажку в урну.
— Пока, Олежа…